Наука о поведении людей. Бихевиоризм как наука о поведении

В качестве общих окончательных задач психологии он намечает следующие две: прийти к тому, чтобы по ситуации (стимулу) предсказывать поведение (реакцию) человека и, наоборот, по реакции заключать о вызвавшем ее стимуле , т. е. по S предсказывать R, а по R заключать об S.

Между прочим, здесь напрашивается параллель с В. Вундтом. Ведь он также начал с выявления единиц (сознания), поставил задачу описать свойства этих единиц, дать их классификацию, изучить законы их связывания и образования в комплексы. Таким же путем идет и Дж. Уотсон. Только он выделяет единицы поведения, а не сознания и намеревается собирать из этих единиц всю картину поведения человека, а не его внутреннего мира.

В качестве примеров Дж. Уотсон сначала приводит действительно элементарные реакции: поднесите быстро руку к глазам — и вы получите мигательную реакцию; рассыпьте в воздухе толченый перец - и последует чихание. Но затем он делает смелый шаг и предлагает представить себе в качестве стимула новый закон, который вводится правительством и который, предположим, что- то запрещает. И вот, бихевиорист, по мнению Уотсона, должен уметь ответить, какая последует общественная реакция на этот закон. Он признается, что бихевиористам придется работать долгие и долгие годы, чтобы уметь отвечать на подобные вопросы.

Нужно сказать, что в каждой теории есть разные составные части. Например, есть постулаты - нечто вроде аксиом; есть более или менее доказанные положения; наконец, есть утверждения, основанные на одной вере. В число последних обычно входит убеждение, что данная теория может распространиться на широкую сферу действительности. Как раз такие элементы веры заключены в заявлении Дж. Уотсона о том, что бихевиористы смогут объяснить с помощью связки S - R все поведение человека и даже общества.

Рассмотрим сначала, как реализовалась программа в ее теоретической части .

Дж. Уотсон начинает с описания типов реакций. Он выделяет прежде всего реакции врожденные и приобретенные .

Обращаясь к изучению новорожденных детей, Уотсон составляет список врожденных реакций. Среди них такие, как чихание, икание, сосание, улыбка, плач, движения туловища, конечностей, головы и разные другие.

Как же расширяется поток активности, по каким законам приобретаются новые, не врожденные реакции? Здесь Уотсон обращается к работам И. П. Павлова и Б. М. Бехтерева, как раз незадолго до того опубликованным. В них содержалось описание механизмов возникновения условных, или, как они назывались в то время, «сочетательных», рефлексов. Дж. Уотсон принимает концепцию условных рефлексов в качестве естественнонаучной базы психологической теории . Он говорит, что все новые реакции приобретаются путем обусловливания .

Вспомним схему образования условного рефлекса.

Безусловный стимул (Sб) вызывает безусловную реакцию (Rб). Если безусловному стимулу предшествует действие нейтрального условного стимула (Sу), то через некоторое количество сочетаний нейтрального и безусловного стимулов действие безусловного стимула оказывается ненужным: безусловную реакцию начинает вызывать условный стимул (рис. 1).

Например, мать гладит ребенка, и у него на лице появляется улыбка. Прикосновение к коже - безусловный стимул, улыбка на прикосновение - безусловная реакция. Каждый раз перед прикосновением появляется лицо матери. Теперь достаточно одного вида матери, чтобы последовала улыбка ребенка.

А как же образуются сложные реакции? По Уотсону, путем образования комплексов безусловных реакций.

Предположим, имеется такая ситуация: первый безусловный стимул вызвал первую безусловную реакцию, второй - вторую, третий - третью. А потом все безусловные стимулы заменили на один условный стимул (А). В результате условный стимул вызывает сложный комплекс реакций (рис. 2).

Все человеческие действия и есть, по мнению Дж. Уотсона, сложные цепи, или комплексы, реакций. Если вдуматься в это его утверждение, то станет ясно, что оно абсолютно неверно. В действительности из приведенной схемы невозможно понять, как появляются новые действия человека: ведь организм, по концепции Дж. Уотсона, располагает только арсеналом безусловных реакций.

Один современный математик-кибернетик, М. М. Бонгардт, на этот счет замечал, что никакие раздражители и никакие их сочетания никогда бы не привели по схеме образования условных реакций, например, к тому, чтобы собака научилась ходить на задних лапах.

И в самом деле, безусловной реакцией на свет может быть мигание, на звук - вздрагивание, на пищевой раздражитель - выделение слюны. Но никакое сочетание (цепь или комплекс) подобных безусловных реакций не даст хождения на задних лапах. Эта схема не выдерживает никакой критики.

Теперь об экспериментальной программе Дж. Уотсона. Он считал, что психолог должен уметь проследить жизнь человека от колыбели до смерти.

«До смерти», по-видимому, не была прослежена бихевиористами жизнь ни одного человека, а вот к «колыбели» Дж. Уотсон обратился. Он обосновал свою лабораторию в Доме ребенка и исследовал, как я уже говорила, новорожденных детей и младенцев.

Один из вопросов, который его интересовал, был следующий: какие эмоциональные реакции врожденны у человека и какие нет? Например, на что появляется страх у новорожденного ребенка? Этот вопрос особенно интересовал Дж. Уотсона, поскольку, согласно его замечанию, жизнь взрослых полна страхов.

Не знаю, действительно ли страшно было жить в те годы в Америке, но Дж. Уотсон приводит на этот счет целый перечень примеров: знакомого мужчину, который бледнеет при виде пушки; женщину, которая впадает в истерику, когда в комнату влетает летучая мышь; ребенка, который буквально парализуется страхом при виде механической игрушки. «Что же все эти страхи: врожденны или нет?» - задает себе вопрос Уотсон.

Чтобы ответить на него, он проводит в Доме ребенка следующие эксперименты.

Младенец лежит на матрасике, и Уотсон неожиданно выдергивает из-под него этот матрасик. Ребенок раздражается криком, несмотря на то, что утешительница-соска находится у него во рту. Итак, потеря опоры - первый стимул, который вызывает безусловную реакцию страха.

Следующая проба: около кроватки навешивается железный брусок, по которому экспериментатор, Уотсон, бьет изо всех сил молотком. У ребенка прерывается дыхание, он резко всхлипывает и затем разражается криком. Таким образом, на громкий неожиданный звук следует та же реакция испуга. Вот два безусловных стимула, которые вызывают реакцию страха, других же таких стимулов Уотсон не находит.

Он перебирает разные «стимулы», например устраивает перед ребенком на железном подносе костер - никакого страха!

Ребенку показывают кролика - он тянется к нему ручками.

Но может быть есть врожденный страх перед мышами? Пускают вблизи ребенка белую мышку - не боится.

Может быть, кролика и мышки ребенок не боится потому, что они пушистые, приятные? Дают ему в руки лягушку - с удовольствием ее исследует!

У многих животных есть врожденный ужас перед змеями. Дают ребенку змееныша (неядовитого, конечно) - никакого страха; опять интерес и удовольствие! Подводят большую собаку, голова которой размером чуть ли не со всего ребенка, - он очень добродушно тянется к ней. Итак, никаких страхов.

Но Дж. Уотсон продолжает свои опыты с целью показать, как образуются все эти страхи, которые одолевают взрослых.

Сидит ребенок, играет в кубики. Экспериментатор помещает стальной брусок сзади него. Сначала показывают ребенку кролика - тот тянется к нему. Как только ребенок прикасается к кролику, Уотсон резко бьет молотком по бруску. Ребенок вздрагивает и начинает плакать. Кролика убирают, дают кубики, ребенок успокаивается.

Снова вынимают кролика. Ребенок протягивает к нему руку, но не сразу, а с некоторой опаской. Как только он прикасается к кролику, экспериментатор снова бьет молотком по бруску. Снова плач, снова успокаивают. Снова извлекают кролика - и тут происходит нечто интересное: ребенок приходит в беспокойство от одного вида кролика; он поспешно отползает от него. По мнению Уотсона, появилась условная реакция страха!

В заключение Дж. Уотсон показывает, как можно излечить ребенка от нажитого страха.

Он сажает за стол голодного ребенка, который уже очень боится кролика, и дает ему есть. Как только ребенок прикасается к еде, ему показывают кролика, но только очень издалека, через открытую дверь из другой комнаты, - ребенок продолжает есть. В следующий раз показывают кролика также во время еды, но немного ближе. Через несколько дней ребенок уже ест с кроликом на коленях. .

Надо сказать, что бихевиористы экспериментировали в основном на животных. Они это делали не потому, что их интересовали животные сами по себе, а потому, что животные, с их точки зрения, обладают большим преимуществом: они «чистые» объекты, так как к их поведению не примешивается сознание. Получаемые же результаты они смело переносили на человека.

Например, обсуждая проблемы полового воспитания ребенка, Дж. Уотсон обращается к экспериментам на крысах.

Эти эксперименты состояли в следующем. Брался длинный ящик; в один конец отсаживался самец, в другой - самка, а посередине на полу были протянуты провода с током. Чтобы попасть к самке, самец должен был пробежать по проводам. В экспериментах мерили, какую силу тока он выдержит и побежит, а перед какой отступит. А потом сделали наоборот: отсадили самку и стали смотреть, какую силу тока преодолеет она. Оказалось, что самки бежали при токе большей силы! На основе этого маленького «урока биологии» Дж. Уотсон предостерегает матерей, от ошибочного мнения, что их девочки не интересуются мальчиками .

Скажу несколько слов о дальнейшем развитии бихевиоризма . Довольно скоро стала обнаруживаться чрезвычайная ограниченность схемы S-R для объяснения поведения: как правило, «S» и «R» находятся в таких сложных и многообразных отношениях, что непосредственную связь между ними проследить не удается. Один из представителей позднего бихевиоризма Э. Толмен ввел в эту схему существенную поправку. Он предложил поместить между S и R среднее звено, или «промежуточные переменные» (V), в результате чего схема приобрела вид: S - V - R. Под «промежуточными переменными» Э. Толмен понимал внутренние процессы, которые опосредствуют действие стимула, т. е. влияют на внешнее поведение. К ним он отнес такие образования, как «цели», «намерения», «гипотезы», «познавательные карты» (образы ситуаций) и т. п. Хотя промежуточные переменные были функциональными эквивалентами сознания, вводились они как «конструкты», о которых следует судить исключительно по свойствам поведения.

Например, о наличии цели у животного, согласно Э. Толмену, можно говорить в том случае, если животное: во-первых, обнаруживает поисковую активность, пока не получит определенный объект; во-вторых, при получении объекта прекращает активность; в-третьих, при повторных пробах находит к объекту путь быстрее. Итак, по перечисленным признакам можно сказать, что получение данного объекта составляло намерение, или цель, животного. Признаки же эти есть не что иное, как свойства поведения , а к сознанию обращаться нет никакой необходимости.

Новый шаг в развитии бихевиоризма составили исследования особого типа условных реакций (наряду с «классическими», т. е. павловскими), которые получили название инструментальных (Э. Торндайк, 1898), или оперантных (Б. Скиннер, 1938).

Явление инструментального, или оперантного, обусловливания состоит в том, что если подкрепляется какое- либо действие индивида, то оно фиксируется и затем воспроизводится с большими легкостью и постоянством.

Например, если лай собаки регулярно подкреплять кусочком колбасы, то очень скоро она начинает лаять, «выпрашивая» колбасу.

Прием этот давно знаком дрессировщикам, а также практически освоен воспитателями. В необихевиоризме же он впервые стал предметом экспериментально-теоретических исследований. Согласно теории бихевиоризма, классическое и оперантное обусловливания являются универсальными механизмами научения, общими для животных и человека. При этом процесс научения представлялся как происходящий вполне автоматически: подкрепление приводит к «закреплению» в нервной системе связей и успешных реакций независимо от воли, желания или какой-либо другой активности субъекта. Отсюда бихевиори- сты делали далеко идущие выводы о том, что с помощью стимулов и подкреплений можно «лепить» любое поведение человека, «манипулировать» им, что поведение человека жестко детерминировано, что человек в какой-то мере раб внешних обстоятельств и собственного прошлого опыта.

Все эти выводы в конечном счете были следствиями игнорирования сознания. «Неприкасаемость» к сознанию оставалась основным требованием бихевиоризма на всех этапах его развития.

Надо сказать, что это требование рухнуло под влиянием жизни. Американский психолог Р. Хольт в 60-х гг. нашего века опубликовал статью под названием «Образы: возвращение из изгнания», в которой он, рассматривая возможность появления в условиях космического полета иллюзий восприятия, писал: «…на практичных людей едвали произведут впечатление суждения о том, что образы не заслуживают изучения, поскольку это «менталистские феномены» и их нельзя экспериментально исследовать на животных… теперь наш национальный престиж может зависеть также от наших знаний о тех условиях, которые вызывают галлюцинации» 1127, с. 59].

Таким образом, даже в американской психологии, т. е. на родине бихевиоризма, в последние десятилетия была понята необходимость возвращения к сознанию, и это возвращение состоялось.

Несколько заключительных слов о бихевиоризме.

Важными заслугами бихевиоризма явились следующие. Во-первых, он внес в психологию сильный материалистический дух, благодаря ему психология была повернута на естественнонаучный путь развития. Во-вторых, он ввел объективный метод - метод, основанный на регистрации и анализе внешне наблюдаемых фактов, процессов, событий. Благодаря этому нововведению в психологии получили бурное развитие инструментальные приемы исследования психических процессов. Далее, чрезвычайно расширился класс исследуемых объектов; стало интенсивно изучаться поведение животных, доречевых младенцев и т. п. Наконец, в работах бихевиористского направления были значительно продвинуты отдельные разделы психологии, в частности проблемы научения, образования навыков и др.

Но основной недостаток бихевиоризма, как я уже подчеркивала, состоял в недоучете сложности психической деятельности человека, сближении психики животных и человека, игнорировании процессов сознания, высших форм научения, творчества, самоопределения личности и т. п.

Тридцать шесть (фр.).

Гиппенрейтер Ю.Б.
ВВЕДЕНИЕ В ОБЩУЮ ПСИХОЛОГИЮ, М., 1996
Раздел I
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПСИХОЛОГИИ. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ПРЕДМЕТЕ ПСИХОЛОГИИ

Лекция 4
ПСИХОЛОГИЯ КАК НАУКА О ПОВЕДЕНИИ

Мы переходим к следующему крупному этапу в развитии психологии. Он ознаменовался тем, что в психологию были введены совершенно новые факты - факты поведения.

Что же имеют в виду, когда говорят о фактах поведения, и чем они отличаются от уже известных нам явлений сознания? В каком смысле можно говорить, что это разные области фактов (а некоторыми психологами они даже противопоставлялись)?

По сложившейся в психологии традиции под поведением понимают внешние проявления психической деятельности человека. И в этом отношении поведение противопоставляется сознанию как совокупности внутренних, субъективно переживаемых процессов. Иными словами, факты поведения и факты сознания разводят по методу их выявления. Поведение происходит во внешнем мире и обнаруживается путем внешнего наблюдения, а процессы сознания протекают внутри субъекта и обнаруживаются путем самонаблюдения.

Нам нужно теперь более пристально присмотреться к тому, что называют поведением человека. Это нужно сделать по нескольким основаниям. Во-первых, чтобы проверить наше интуитивное убеждение, что поведение должно стать объектом изучения психологии. Во-вторых, чтобы охватить возможно более широкий круг явлений, относимых к поведению, и дать их предварительную классификацию. В-третьих, для того, чтобы дать психологическую характеристику фактов поведения. Давайте поступим так же, как и при первоначальном знакомстве с явлениями сознания, - обратимся к анализу конкретных примеров.

Я разберу с вами два отрывка из произведений Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского, больших мастеров художественного описания и поведения людей и их психологического мира в целом.

Первый отрывок взят из романа «Война и мир». В нем описывается первый бал Наташи Ростовой. Вы помните, наверное, то смешанное чувство робости и счастья, с которым Наташа приезжает на свой первый бал. Откровенно говоря, я собиралась использовать этот отрывок раньше, когда искала описания состояний сознания. Однако в нем оказалось и нечто большее.

«Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица «...» у ней была одна мысль: «Неужели так никто и не подойдет ко мне, неужели я не буду танцевать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины» «...» Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.

Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee, Ростова молодая, пригласите ее,- сказал он.

Где? - спросил Волконский «...»

Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в лицо князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.

Позвольте вас познакомить с моей дочерью,- сказала графиня краснея.

Я имею удовольствие быть знакомым «...» - сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном «.,.» подходя к Наташе и занося руку, чтоб обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил ей тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой».

Итак, мы действительно сталкиваемся здесь с внутренними переживаниями Наташи : она с нетерпением ждет приглашение на танец, в то же время ею начинает овладевать отчаяние; она в своем воображении уже представила, как хорошо и весело с ней будет танцевать, и это еще больше усиливает ее чувства досады и обиды, она чувствует себя одинокой и никому не нужной, а после приглашения на танец - переполняется счастьем.

Но что еще мы находим в этом небольшом отрывке, помимо описаний внутренних состояний мыслей и чувств Наташи?

А еще мы читаем, что Наташа стояла, опустив свои тоненькие руки, сдерживая дыхание, глядя испуганными, блестящими глазами перед собой.

Когда Дж. Уотсон (о котором мы будем говорить подробнее позже) заявил, что психология должна заниматься не явлениями сознания, а фактами поведения, т. е. тем, что имеет внешнее выражение, а следовательно, в конечном счете движениями мышц и деятельностью желез, то первый, кто возразил ему, был Э. Титченер. Он сказал: «Все, что не может быть передано в терминах сознания, не есть психологическое». Например, телесные реакции относятся к области не психологии, а физиологии.

Насколько был прав Дж. Уотсон, мы обсудим немного позже. А сейчас разберем, насколько был прав Э. Титченер (а в его лице и вся психология Сознания) в этом своем упреке Уотсону. Конечно, дыхание - физиологический процесс, и блеск глаз определяется вегетативными процессами, и «готовые слезы» - результат усиленной деятельности слезных желез, и походка князя Андрея - не что иное, как «локомоторная функция» его организма. Но: посмотрите, как все эти физиологические реакции, процессы, функции «говорят» психологическим языком!

Сдерживаемое дыхание, взгляд прямо перед собой выдает не только волнение Наташи, но и старание овладеть собой, не выдать своего состояния, как этого требовали правила хорошего тона. Больше того, мы узнаем, что и волнения Наташи, и борьба с ними были прочитаны князем Андреем по тем же внешним признакам. А это уже, простите, совсем не физиология.

А сам князь Андрей? Несколько скудных, но точных штрихов сообщают нам о нем очень многое. Он с «веселым выражением лица» направляется к Ростовым. Заметьте, не напряженной походкой и не на подгибающихся ногах, а с «веселым выражением лица»! Этот штрих сразу показывает нам уверенность князя, легкость, с которой он чувствует себя в свете, доброжелательную готовность помочь Наташе. В его учтивом и низком поклоне сквозит смесь галантности и, пожалуй, легкой игры, впрочем заметной только ему одному. И наконец, этот последний жест князя - он заносит руку прежде, чем договорил приглашение, - тоже говорит о многом.

Еще раз спросим себя: имеют ли все эти внешние проявления важное психологическое значение?

Несомненно! Они одновременно и неотъемлемая сторона внутреннего состояния; и непосредственное выражение характера человека, его опыта и его отношений; и предмет собственного контроля; и средства общения между людьми - язык, говорящий часто гораздо больше, чем можно сообщить с помощью слов.

Представим на минуту, что люди полностью утратили интонации, мимику, жесты. Что они начали говорить «деревянными» голосами, двигаться наподобие роботов перестали улыбаться, краснеть, хмурить брови. Психолог в мире таких людей потерял бы большую часть своих фактов.

Но обратимся ко второму примеру. Это отрывок из романа ф. М. Достоевского «Игрок».

Дело происходит за границей на водах, в Швейцарии, куда прибывает русская помещица, богатая московская барыня 75 лет. Там же находятся ее родственники, которые с нетерпением ждут телеграммы о ее кончине, чтобы получить наследство. Вместо телеграммы прибывает она сама, полная жизни и энергии. Правда, она парализована, и ее уже несколько лет катают в коляске, но умирать она не собирается, а приехала посмотреть сама, что происходит в ее шумном семействе.

Между прочим, бабушка, или «la baboulinka», как ее называют на французский манер, заинтересовывается рулеткой и просит отвезти ее в игорный дом. Там она некоторое время наблюдает за игрой и просит объяснить систему ставок и выигрышей. Ей, в частности, объясняют, что если ставят на zero и выходит zero, то платят в тридцать пять раз больше.

«- Как в тридцать пять раз, и часто выходит? Что ж они, дураки, не ставят?

Тридцать шесть шансов против, бабушка.

Вот вздор!.. Она вынула из кармана туго набитый кошелек и взяла из него фридрихсдор.- На, поставь сейчас на zero.

Бабушка, zero только что вышел «...» стало быть теперь долго не выйдет. Вы много проставите; подождите хоть немного.

Ну, врешь, ставь!

Извольте, но он до вечера, может быть, не выйдет, вы до тысячи проставите, это случалось.

Ну, вздор, вздор! Волков бояться - в лес не ходить. Что? проиграл? Ставь еще!

Проиграли и второй фридрихсдор; поставили третий. Бабушка едва сидела на месте, она так и впилась горящими глазами в прыгающий... шарик. Проиграли и третий. Бабушка из себя выходила, на месте ей не сиделось, даже кулаком стукнула по столу, когда крупер провозгласил «trente six» вместо ожидаемого zero.

Эк ведь его!- сердилась бабушка, - да скоро ли этот зеришка проклятый выйдет? Жива не хочу быть, а уж досижу до zero «...» Алексей Иванович, ставь два золотых за раз! «...»

Бабушка!

Ставь, ставь! Не твои,

Я поставил два фридрихсдора. Шарик долго летал по колесу, наконец стал прыгать по зазубринам. Бабушка замерла и стиснула мою руку, и вдруг - хлоп!

- Zero,- провозгласил крупье.

Видишь, видишь! - быстро обернулась ко мне бабушка, вся сияющая и довольная.- Я ведь сказала, сказала тебе! «...» Ну, сколько же я теперь получу? Что же не выдают?..

Делайте вашу ставку, господа - «...» возглашал крупер...

Господи! Опоздали! Сейчас завертят! Ставь, ставь! - захлопотала бабушка, - да не мешкай, скорее, - выходила она из себя, толкая меня изо всех сил.

Да куда ставить-то, бабушка?

На zero, на zero! Опять на zero! Ставь как можно больше! «...» «...» Еще! еще! еще! ставь еще! - кричала бабушка. Я уже не противоречил и, пожимая плечами, поставил еще двенадцать фридрихсдоров. Колесо вертелось долго. Бабушка просто дрожала, следя за колесом. «Да неужто она и в самом деле думает опять zero выиграть?» - подумал я, смотря на нее с удивлением. Решительное убеждение в выигрыше сияло на лице ее...

Zero! -крикнул крупер.

Что!!! - с неистовым торжеством обратилась ко мне бабушка.

Я сам был игрок; я почувствовал это в ту самую минуту. У меня руки-ноги дрожали, в голову ударило «...»

На этот раз бабушка уже не звала Потапыча «...» Она даже не толкалась и не дрожала снаружи. Она, если можно так выразиться, дрожала изнутри. Вся на чем-то сосредоточилась, так и прицелилась...».

В этом ярком отрывке уже нет ни одного слова о состояниях сознания. Богатый, психологически насыщенный образ бабушки раскрывается Ф. М. Достоевским с помощью показа исключительно ее поведения.

Здесь уже знакомые нам «горящие глаза», которыми бабушка впивается в прыгающий шарик, и отдельные жесты и движения: она стискивает руку своего попутчика, толкает его изо всех сил, бьет кулаком по столу.

Но главное - это действия бабушки. Именно они раскрывают нам ее характер. Мы видим своевольную, и в то же время по-детски наивную старую женщину: «Что ж они, дураки, не ставят?» - непосредственно реагирует она на объяснение, и потом уже никакие советы и доводы на нее не действуют. Это эмоциональная, яркая натура, легко зажигающаяся, упорная в своих желаниях: «Жива не хочу быть, а уж досижу до zero!» Она легко впадает в рискованный азарт, помните: «Она даже... не дрожала снаружи. Она... дрожала изнутри». Начав с одной монеты, она ставит в конце игры тысячи.

В целом образ бабушки оставляет впечатление широкой русской натуры, искренней, прямой, очень эмоциональной. Этот образ одновременно и очаровывает и взбадривает читателя. И всего этого автор достигает показом только одного - поведения своей героини.

Итак, ответим на один из поставленных ранее вопросов: что такое факты поведения?

Это,
во-первых, все внешние проявления физиологических процессов , связанных с состоянием, деятельностью, общением людей, - поза, мимика, интонации, взгляды, блеск глаз, покраснение, побледнение, дрожь, прерывистое или сдерживаемое дыхание, мышечное напряжение и др.;
во-вторых, отдельные движения и жесты такие как поклон, кивок, подталкивание, сжимание руки стук кулаком «.т.п..,
в-третьих, действия как более крупные акты поведения, имеющие определенный смысл , в наших примерах - просьба Пьера, приглашение князя на танец, приказы бабушки: «Ставь на zero».
Наконец, это поступки - еще более крупные акты поведения, которые имеют, как правило, общественное, или социальное, звучание и связаны с нормами поведения, отношениями, самооценкой и т. д.

В последнем примере бабушка совершает поступок, начав играть в рулетку, и играть азартно. Кстати, на следующий день она совершает еще один поступок: возвращается в игорный зал и проигрывает все свое состояние, лишая средств к жизни и себя, и своих нетерпеливых наследников.

Итак, внешние телесные реакции, жесты, движения, действия, поступки - вот перечень явлений, относимых к поведению. Все они объекты психологического интереса, поскольку непосредственно отражают субъективные состояния содержания сознания, свойства личности.

Вот к каким выводам приводит рассмотрение фактической стороны дела. А теперь вернемся к развитию науки.

Во втором десятилетии нашего века в психологии произошло очень важное событие, названное «революцией в психологии». Оно было соизмеримо с началом той самой новой психологии В. Вундта.

В научной печати выступил американский психолог Дж. Уотсон , который заявил, что нужно пересмотреть вопрос о предмете психологии. Психология должна заниматься не явлениями сознания, а поведением. Направление получило название «бихевиоризм» (от англ. behaviour - поведение). Публикация Дж. Уотсона «Психология с точки зрения бихевиориста» относится к 1913 г., этим годом и датируется начало новой эпохи в психологии.

Какие основания были у Дж. Уотсона для его заявления?

Первое основание - это соображения здравого смысла, те самые, которые привели и нас к выводу, что психолог должен заниматься поведением человека.

Второе основание - запросы практики. К этому времени психология сознания дискредитировала себя. Лабораторная психология занималась проблемами, никому ненужными и неинтересными, кроме самих психологов. В то же время жизнь заявляла о себе, особенно в США. Это была эпоха бурного развития экономики. «Городское население растет c каждым годом «...» - писал Дж.Уотсон.- Жизнь становится все сложнее и сложнее «...» Если мы хотим когда-либо научиться жить совместно «...»то мы должны «...» заняться изучением современной психологии».

Третье основание: Уотсон считал, что психология должна стать естественнонаучной дисциплиной и должна ввести научный объективный метод.

Вопрос о методе был одним из главных для нового направления, я бы сказала даже основным: именно из-за несостоятельности метода интроспекции отвергалась идея изучения сознания вообще. Предметом науки может быть только то, что доступно внешнему наблюдению, т. е. факты поведения. Их можно наблюдать из внешней позиции, по поводу них можно добиться согласия нескольких наблюдателей. В то же время факты сознания доступны только самому переживающему субъекту, и доказать их достоверность невозможно.

Итак, третьим основанием для смены ориентации психологии было требование естественнонаучного, объективного метода.

Каково же было отношение бихевиористов к сознанию") Практически это уже ясно, хотя можно ответить на этот вопрос словами Дж. Уотсона: «Бихевиорист... ни в чем не находит доказательства существования потока сознания, столь убедительно описанного Джемсом, он считает доказанным только наличие постоянно расширяющегося потока поведения».

Как понять эти слова Уотсона? Действительно ли он считал, что сознания нет? Ведь, по его же словам В. Джемс «убедительно описал» поток сознания. Ответить можно так: Дж. Уотсон отрицал существование сознания как представитель научной психологии. Он утверждал, что сознание не существует для психологии. Как ученый-психолог, он не позволял себе думать иначе.То, чем должна заниматься психология, требует доказательств существования, а такие доказательства получает только то, что доступно внешнему наблюдению.

Новые идеи часто появляются в науке в напряженной и несколько загрубленной форме. Это естественно, так как они должны пробить себе дорогу через идеи, которые господствуют в настоящий момент.

В отрицании Дж. Уотсоном существования сознания выразилась такая «грубая сила» идей, которые он отстаивал. Надо заметить, что в отрицании сознания был главный смысл бихевиоризма и в этом же пункте он в дальнейшем не выдержал критики.

Итак, до сих пор мы говорили о заявлениях и отрицаниях. Какова же была положительная теоретическая программа бихевиористов и как они ее реализовали? Ведь они должны были показать, как следует изучать поведение.

Сегодня мы задавали себе вопрос: «Что такое поведение?» - и отвечали на него по-житейски. Дж. Уотсон отвечает на него в научных понятиях: «Это - система реакций». Таким образом, он вводит очень важное понятие «реакция». Откуда оно взялось, и какой смысл имело?

Дело все в том, что естественнонаучная материалистическая традиция, которую вводил бихевиоризм в психологию, требовала причинных объяснений. А что значит причинно объяснить какое-либо действие человека? Для Дж. Уотсона ответ был ясен: это значит найти внешнее воздействие, которое его вызвало . Нет ни одного действия человека, за которым не стояла бы причина в виде внешнего агента. Для обозначения последнего он использует понятие стимула и предлагает следующую знаменитую формулу: S - R (стимул - реакция).

«... Бихевиорист ни на одну минуту не может допустить, чтобы какая-нибудь из человеческих реакций не могла быть описана в этих терминах»,- пишет Дж. Уотсон.

Затем он делает следующий шаг: объявляет отношение S-R единицей поведения и ставит перед психологией следующие ближайшие задачи: выявить и описать типы реакций; исследовать процесс их образования; - изучить законы их комбинаций, т. е. образования сложного поведения.

В качестве общих окончательных задач психологии он намечает следующие две: прийти к тому, чтобы по ситуации (стимулу) предсказывать поведение (реакцию) человека и, наоборот, по реакции заключать о вызвавшем ее стимуле, т.е. по S предсказывать R, а по R заключать об S.

Между прочим, здесь напрашивается параллель с В. Вундтом. Ведь он также начал с выявления единиц (сознания), поставил задачу описать свойства этих единиц, дать их классификацию, изучить законы их связывания и образования в комплексы. Таким же путем идет и Дж. Уотсон. Только он выделяет единицы поведения, а не сознания и намеревается собирать из этих единиц всю картину поведения человека, а не его внутреннего мира.

В качестве примеров Дж.Уотсон сначала приводит действительно элементарные реакции: поднесите быстро руку к глазам - и вы получите мигательную реакцию; рассыпьте в воздухе толченый перец - и последует чихание. Но затем он делает смелый шаг и предлагает представить себе в качестве стимула новый закон, который вводится правительством и который, предположим, что-то запрещает. И вот, бихевиорист, по мнению Уотсона, должен уметь ответить, какая последует общественная реакция на этот закон. Он признается, что бихевиористам придется работать долгие и долгие годы, чтобы уметь отвечать на подобные вопросы.

Нужно сказать, что в каждой теории есть разные составные части. Например, есть постулаты - нечто вроде аксиом; есть более или менее доказанные положения; наконец, есть утверждения, основанные на одной вере. В число последних обычно входит убеждение, что данная теория может распространиться на широкую сферу действительности. Как раз такие элементы веры заключены в заявлении Дж. Уотсона о том, что бихевиористы смогут объяснить с помощью связки S-R все поведение человека и даже общества.

Рассмотрим сначала, как реализовалась программа в ее теоретической части.

Дж.Уотсон начинает с описания типов реакций. Он выделяет прежде всего реакции врожденные и приобретенные.

Обращаясь к изучению новорожденных детей, Уотсон составляет список врожденных реакций. Среди них такие, как чихание, икание, сосание, улыбка, плач, движения туловища, конечностей, голову и разные другие.

Как же расширяется, поток активности, по каким законам приобретаются новые, не врожденные реакции? Здесь Уотсон обращается к работам И. П. Павлова и Б. М. Бехтерева, как раз незадолго до того опубликованным. В них содержалось описание механизмов возникновения условных, или, как они назывались в то время, «сочетательных», рефлексов. Дж. Уотсон принимает концепцию условных рефлексов в качестве естественнонаучной базы психологической теории. Он говорит, что все новые реакции приобретаются путем обусловливания.

Вспомним схему образования условного рефлекса. Безусловный стимул (S\б) вызывает безусловную реакцию (Р\б). Если безусловному стимулу предшествует действие нейтрального условного стимула (S\у), то через некоторое количество сочетаний нейтрального и безусловного стимулов действие безусловного стимула оказывается ненужным: безусловную реакцию начинает вызывать условный стимул.

А как же образуются сложные реакции? По Уотсону - путем образования комплексов безусловных реакций.

Все человеческие действия и есть, по мнению Дж. Уотсона, сложные цепи, или комплексы, реакций. Если вдуматься в это его утверждение, то станет ясно, что оно абсолютно неверно. В действительности из приведенной схемы невозможно понять, как появляются новые действия человека: ведь организм по концепции Дж. Уотсона располагает только арсеналом безусловных реакций.

Один современный математик-кибернетик, М. М. Бонгардт, на этот счет замечает, что никакие раздражители и никакие их сочетания никогда бы не привели по схеме образования условных реакций, например, к тому, чтобы собака научилась ходить на задних лапах.

Теперь об экспериментальной программе Дж. Уотсона. Он считал, что психолог должен уметь проследить жизнь человека от колыбели до смерти.

«До смерти», по-видимому, не была прослежена бихевиористами жизнь ни одного человека, а вот к «колыбели» Дж. Уотсон обратился. Он обосновал свою лабораторию в доме ребенка и исследовал, как я уже говорила, новорожденных детей и младенцев.

Чтобы ответить на него, он проводит в доме младенца следующие эксперименты.

Ребенок лежит на матрасике, и Уотсон неожиданно выдергивает из-под него этот матрасик. Ребенок раздражается криком, несмотря на то, что утешительница-соска находится у него во рту. Итак, потеря опоры - первый стимул, который вызывает безусловную реакцию страха.

Следующая проба: около кроватки навешивается железный брусок, по которому экспериментатор, Уотсон, бьет изо всех сил молотком. У ребенка прерывается дыхание, он резко всхлипывает и затем разражается криком. Таким образом, на громкий неожиданный звук следует та же реакция испуга. Вот два безусловных стимула, которые вызывают реакцию страха, других же таких стимулов Уотсон не находит.

Он перебирает разные «стимулы», например устраивает перед ребенком на железном подносе костер - никакого страха! Ребенку показывают кролика - он тянется к нему ручками. Но может быть есть врожденный страх перед мышами? Пускают вблизи ребенка белую мышку - не боится.

Может быть, кролика и мышки ребенок не боится потому, что они пушистые, приятные? Дают ему в руки лягушку - с удовольствием ее исследует!

У многих животных есть врожденный ужас перед змеями. Дают ребенку змееныша (неядовитого, конечно) - никакого страха; опять интерес и удовольствие! Подводят большую собаку, голова которой размером чуть ли не со всего ребенка, - он очень добродушно тянется к ней. Итак, никаких страхов.

Но Дж. Уотсон продолжает свои опыты, с целью показать, как образуются все эти страхи, которые одолевают взрослых.

Сидит ребенок, играет в кубики. Экспериментатор помещает стальной брусок сзади него. Сначала показывают ребенку кролика - тот тянется к нему. Как только ребенок прикасается к кролику, Уотсон резко бьет молотком по бруску. Ребенок вздрагивает и начинает плакать. Кролика убирают, дают кубики, ребенок успокаивается.

Снова вынимают кролика. Ребенок протягивает к нему руку, но не сразу, а с некоторой опаской. Как только он прикасается к кролику, экспериментатор снова бьет молотком по бруску. Снова плач, снова успокаивают. Снова извлекают кролика - и тут происходит нечто интересное: ребенок приходит в беспокойство от одного вида кролика; он поспешно отползает от него. По мнению Уотсона, появилась условная реакция страха.

В заключение Дж. Уотсон показывает, как можно излечить ребенка нажитого страха.

Он сажает за стол голодного ребенка, который уже очень боится кролика, и дает ему есть. Как только ребенок прикасается к еде, ему показывают кролика, но только очень издалека, через открытую дверь из другой комнаты, - ребенок продолжает есть. В следующий раз показывают кролика, также во время еды, немного ближе. Через несколько дней ребенок уже ест с кроликом на коленях.

Надо сказать, что бихевиористы экспериментировали в основном на животных. Они это делали не потому, что их интересовали животные сами по себе, а потому, что животные, с их точки зрения, обладают большим преимуществом: они «чистые» объекты, так как к их поведению не примешивается сознание. Получаемые же результаты они смело переносили на человека.

Например, обсуждая проблемы полового воспитания ребенка, Дж. Уотсон обращается к экспериментам на крысах.

Эти эксперименты состояли в следующем. Брался длинный ящик в один конец отсаживался самец, в другой - самка, а посередине на полу были протянуты провода с током. Чтобы попасть к самке, самец должен был пробежать по проводам. В экспериментах мерили, какую силу тока он выдержит и побежит, а перед какой отступит. А потом сделали наоборот: отсадили самку и стали смотреть, какую силу тока преодолеет она. Оказалось, что самки бежали при токе большей силы. На основе этого маленького «урока биологии» Дж. Уотсон предостерегает матерей от ошибочного мнения, что их девочки не интересуются мальчиками.

Скажу несколько слов о дальнейшем развитии бихевиоризма. Довольно скоро стала обнаруживаться чрезвычайная ограниченность схемы S - R для объяснения поведения: как правило, «S» и «R» находятся в таких сложных и многообразных отношениях, что непосредственную связь между ними проследить не удается. Один из представителей позднего бихевиоризма Э. Толмен ввел в эту схему существенную поправку. Он предложил поместить между S и R среднее звено, или «промежуточные переменные» (V), в результате чего схема приобрела вид: S-V-R. Под «промежуточными переменными» Э. Толмен понимал внутренние процессы, которые опосредствуют действие стимула, т. е. влияют на внешнее поведение. К ним отнес такие образования, как «цели», «намерения», «гипотезы», «познавательные карты» (образы ситуаций) и т. п. Хотя промежуточные переменные были функциональными эквивалентами сознания, вводились они как «конструкты», о которых следует судить исключительно по свойствам поведения.

Например, о наличии цели у животного, согласно Э. Толмену, можно говорить в том случае, если животное: во-первых, обнаруживает поисковую активность, пока не получит определенный объект; во-вторых, при получении объекта прекращает активность; в-третьих, при повторных пробах находит к объекту путь быстрее. Итак, по перечисленным признакам можно сказать, что получение данного объекта составляло намерение, или цель, животного. Признаки же эти есть не что иное, как свойства поведения, а к сознанию обращаться нет никакой необходимости.

Новый шаг в развитии бихевиоризма составили исследования особого типа условных реакций (наряду с «классическими», т. е. павловскими), которые получили название инструментальных (Э. Торндайк , 1898) или оперантных (Б. Скиннер , 1938).

Явление инструментального, или оперантного , обусловливания состоит в том, что если подкрепляется какое-либо действие индивида, то оно фиксируется и затем воспроизводится с большими легкостью и постоянством.

Прием этот давно знаком дрессировщикам, а также практически освоен воспитателями. В необихевиоризме же он впервые стал предметом экспериментально-теоретических исследований. Согласно теории бихевиоризма, классическое и оперантное обусловливания являются универсальными механизмами научения, общими для животных и человека. При этом процесс научения представлялся как происходящий вполне автоматически: подкрепление приводит буквально к «закреплению» в нервной системе связей и успешных реакций независимо от воли, желания или какой-либо другой активности субъекта. Отсюда бихевиористы делали далеко идущие выводы о том, что с помощью стимулов и подкреплений можно «лепить» любое поведение человека, «манипулировать» им, что поведение человека жестко детерминировано, что он в какой-то мере раб внешних обстоятельств и собственного прошлого опыта.

Все эти выводы в конечном счете были следствиями игнорирования сознания. «Неприкасаемость» к сознанию оставалась основным требованием бихевиоризма на всех этапах его развития.

Надо сказать, что это требование рухнуло под влиянием жизни. Американский психолог Р. Хольт в 60-х гг. нашего века опубликовал статью под названием «Образы: возвращение из изгнания», в которой он, рассматривая возможность появления в условиях космического полета иллюзий восприятия, писал: «...на практичных людей едва ли произведут впечатление суждения о том, что образы не заслуживают изучения, поскольку это «менталистские феномены» и их нельзя экспериментально исследовать на животных... теперь наш национальный престиж может зависеть также от наших знаний о тех условиях, которые вызывают галлюцинации».

Таким образом, даже в американской психологии, т. е. на родине бихевиоризма, в последние десятилетия была понята необходимость возвращения к сознанию, и это возвращение состоялось.

Несколько заключительных слов о бихевиоризме.
Важными заслугами бихевиоризма явились следующие.

Во-первых, он внес в психологию сильный материалистический дух , благодаря ему психология была повернута на естественнонаучный путь развития.

Во-вторых, он ввел объективный метод - метод, основанный на регистрации и анализе внешне наблюдаемых фактов, процессов, событий. Благодаря этому нововведению в психологии получили бурное развитие инструментальные приемы исследования психических процессов. Далее, чрезвычайно расширился класс исследуемых объектов; стало интенсивно изучаться поведение животных, доречевых младенцев и т. п. Наконец, в работах бихевиористкого направления были значительно продвинуты отдельные разделы психологии, в частности проблемы научения, образования навыков и др.

Но основной недостаток бихевиоризма , как я уже подчеркивала, состоял в недоучете сложности психической деятельности человека, сближении психики животных и человека, игнорировании процессов сознания, высших форм научения, творчества, самоопределения личности и т. п.

Во втором десятилетии XX века, менее чем через 40 лет после того, как Вильгельм Вундт формально основал психологию, наука пережила момент коренного пересмотра своих основ. Психологи больше не превозносили возможности интроспекции, сомневались в существовании психических элементов и не соглашались с тем, что психология должна оставаться чистой наукой. Психологи - функционалисты переписывали правила, используя психологию в том виде, в котором она вряд ли могла быть принята в Лейпциге или Корнелле.

Движение функционализма было не столько революционным, сколько эволюционным. Функционалисты не стремились намеренно изничтожать положения Вундта и Титченера. Вместо этого они внесли в него некоторые коррективы - что - то добавили здесь, что - то подправили там, - и вот с течением времени возникла новая форма психологии. Это была скорее тихая перестройка изнутри, а не мощная атака извне. Лидеры функционалистов были не настолько амбициозны, чтобы добиваться официального признания. Свою роль они видели не столько в разрушении прошлого, сколько в построении нового на основе старого. Поэтому переход от структурализма к функционализму в самый момент своего осуществления не был очевиден.

Такова была ситуация в области психологии в США во втором десятилетии XX века: развивался функционализм, но структурализм все еще удерживал свои сильные, хотя уже не исключительные позиции.

В 1913 году обе позиции были опротестованы. Это было намеренное и запланированное нападение, тотальная война против обеих точек зрения. Автор этой акции не хотел никаких модификаций прошлого, никаких компромиссов с ним.

Новое течение получило название бихевиоризма , а его лидером стал тридцатипятилетний психолог Джон Б. Уотсон. Всего за десять лет до этого Уотсон получил степень доктора философии в Чикагском университете. В те времена - в 1903 году - Чикаго был центром функциональной психологии, то есть одного из течений, которое Уотсон вознамерился сокрушить.

Основные положения бихевиоризма Уотсона были просты, смелы и прямы. Он призывал научную психологию заниматься только наблюдаемым поведением, которое можно объективно описать в терминах «стимул - реакция». Позднее психология Уотсона отвергнет все концепции и термины, касающиеся процесса мышления. Такие слова, как «образ», «разум», «сознание», которые традиционно использовались еще со времен ранней философии, - для науки о поведении потеряли всякий смысл.

Уотсон особенно упорствовал в опровержении концепции сознания. Он говорил, что еще никто и никогда «не видел, не трогал, не нюхал, не пробовал на зуб и двигал» сознания. Сознание - «это не более чем научное допущение, столь же недоступное для опытной проверки, как старое понятие «души»» (Watson & McDougall. 1929. P. 14). Методы интроспекции, которые предполагают существование сознательных процессов, оказались, таким образом, совершенно неуместными и не имеющими отношения к науке о поведении.

Основные идеи движения бихевиоризма не были порождены Уотсоном - они развивались в психологии и биологии в течение многих лет. Уотсон, как и все основатели учений, развил идеи и положения, которые соответствовали интеллектуальному <духу времени>. Здесь мы рассмотрим те основные силы, которые Уотсон столь успешно свел воедино, чтобы сформировать новую систему психологии: 1) философские традиции объективизма и механицизма; 2) зоопсихологию; 3) функциональную психологию.

Настойчивое требование Уотсона большей объективности в психологии для 1913 года не было чем - то необычным. Такой подход имел длинную предысторию, восходившую к Декарту, попытки которого объяснить функционирование организма человека на основе простых механических представлений были первыми шагами на пути к большей объективности. Наиболее важной фигурой в истории объективизма был французский философ Опост Конт (1798–1857), основатель учения, получившего название позитивизма и ставившего во главу угла только позитивное знание (факты), истинность которых не вызывает сомнений. Согласно Конту, единственно истинным знанием является знание, социальное по своей природе и объективно наблюдаемое. Эти критерии совершенно исключают из рассмотрения интроспекцию, зависящую от личного, индивидуального сознания и не являющуюся объективно наблюдаемой.

В первые годы XX века «духом времени» в науке был именно позитивизм. Уотсон редко обсуждал положения позитивизма - как, впрочем, и большинство американских психологов того времени, - но все они «действовали, как позитивисты, даже если отказывались навешивать ярлыки» (Logue. 1985Ь. Р. 149) Таким образом, к тому времени, когда Уотсон начал работать над бихевиоризмом, объективистские, материалистические и механистические влияния были достаточно сильны. Их воздействие было настолько существенным, что неизбежно привело к появлению нового вида психологии, в которой не упоминалась ни душа, ни сознание, ни разум, - психологии, которая принимала во внимание только то, что можно увидеть, услышать или потрогать. Неизбежным результатом этого подхода стало появление науки о поведении, рассматривающей людей как некие машины.

Что будем делать с полученным материалом:

Если этот материал оказался полезным ля Вас, Вы можете сохранить его на свою страничку в социальных сетях:

Развитие наук во второй половине XIX в. В середине XIX в. начинает формироваться самобытная отечественная психология, начинается поиск путей ее построения, методологии и собственного предмета исследования. Русская психологическая традиция формируется как самобытная научная школа, не похожая на другие российские науки и отличная от западных психологических школ.

Прежде всего, было необходимо разработать методологию новой науки, определить путь ее развития: естественнонаучный или гуманитарный. Из ответа на этот вопрос вытекало и то, на основе какой науки следует формировать психологию – на основе философии или физиологии.

Практически было представлено две концепции построения психологии; у истоков каждой стояли выдающиеся мыслители: Н. Чернышевский и Памфил Юркевич. Они заложили в России традиции человекознания, исходя из противоположных способов осмысления природы человека.

К антропологическому принципу Чернышевского восходит русский путь в науке о поведении (И.М. Сеченов, И.П. Павлов, А.А. Ухтомский, В.М. Бехтерев). Принципы, изложенные в “Опытной психологии сознания” Юркевича, легли в основу работ В.С. Соловьева, Н.А. Бердяева, С.Л. Франка и др. И новое учение о поведении и “апология русского религиозного сознания" являются плодами русской мысли, двух ее мощных течений – естественнонаучного и религиозно-философского.

Религиозно-философское направление в русской психологии . Идейным основателем религиозно-философского направления в русской психологии был профессор Московского университета Памфил Юркевич. Юркевич отстаивал положения “опытной психологии”, согласно которым психические явления не могут быть описаны с использованием качеств, свойственных физическим телами познаваемы в своей сущности только самим субъектом. Юркевич также утверждал существование “двух опытов” – телесного и душевного, посредством которых мы познаем человека.

Юркевич оказал большое влияние на студента физико-математического факультета В. Соловьева, который в свое время был завзятым материалистом и поклонником Бюхнера. После знакомства с идеями Юркевича Соловьев коренным образом меняет свою философскую ориентацию.

Владимир Сергеевич Соловьев является одной из центральных фигур в российской науке XIX в. как по значительности своих трудов, так и по влиянию, которое он оказал на взгляды своих современников.

Теория Соловьева фактически обозначила кульминационную точку того поворота в мышлении, который произошел в конце 80-х гг XIX в. и знаменовал собой разочарование в объяснительных способностях науки, особенно естествознания, и новое возрастание интереса к религиозной жизни. Свою философскую систему Соловьев назвал мистицизмом, т.е. таким учением, которое, не отвергая эмпиризма и рационализма, опирается на иной источник взглядов о мире – религиозную веру.

Соловьев считал, что трансцендентный мир (Бог) имеет непосредственное отношение к человеку, который занимает срединное положение между Богом и преходящим миром природы. Бытие развивается, проходя через пять царств: от мертвой материи к разумному нравственному царству, и это развитие бытия совершается через человека. Исторический процесс должен завершиться созданием “царства божия”, победой любви над смертью; но для этого необходим непрерывный прогресс человеческого духа. Нравственное совершенствование человека достигается усилиями свободной воли и при помощи Божьей благодати.

Это был новый подход к осмыслению роли и места человека в мире, который определил философские концепции в России в конце XIX – начале XX вв.

Последователем В.С. Соловьева считал себя Николай Онуфриевич Лосский – профессор Петербургского университета. Свою философскую концепцию он назвал “интуитивизмом”, поскольку только интуиция способна открыть путь к истинному познанию человека. Основным предметом своей теории Лосский видит переживания, которые отражают сущность объектов окружающего мира в религиозных, эстетических, нравственных и других нормах.

В своей концепции Лосский пытался раскрыть понятие личности. В личности сочетаются индивидуализм и универсализм, частное и общественное. Индивидуализм сводит жизнь человека в конечном счете к стремлению к самосохранению, но в этом стремлении все люди одинаковы; поэтому индивидуализм в итоге приводит к утрате индивидуальности. Личность развивается только тогда, когда индивидуализм в ней гармонично уравновешивается универсализмом (стремлением соединиться с другими людьми).

Лосский также посвятил несколько своих работ изучению “русского характера”, его специфической ментальности. Хотя анализ психологических качеств и причин их формирования субъективен, эти работы опираются на значительный объем материала и содержит описание ряда “психических качеств русских людей”. Поэтому Лосский с полным правом может считаться основателем отечественно этнической психологии.

Со многими философскими положениями, сформулированными Н.О. Лосским, был согласен другой русский религиозный философ, профессор Московского университета С.Л. Франк.

Семен Людвигович Франк считал, что психология должна развиваться на основе философии, а не естествознания, поскольку психология должна изучать не психические явления по отдельности, а душу человека в целом.

Франк разводил такие понятия, как душевная жизнь и сознание. Душевная жизнь, считал он, шире, чем сознание и в критических ситуациях способна “затапливать” его. Именно в таких ситуациях и проявляется истинное содержание души человека.

В унисон с психоанализом Франк говорил, что под тонким слоем формальной рассудочной культуры тлеет жар великих страстей, темных и светлых, которые могут “прорвать плотину сознания” и выйти наружу, ведя к насилию, бунту и анархии.

Таким образом, мы можем сказать, что в России в конце XIX – начале XX вв. сложилась мощная школа религиозно-философской психологии, представленная просвещенными людьми страны, часто – профессорами крупных университетов. В рамках данной школы разрабатывались важнейшие онтологические, гносеологические и методологические проблемы; выдвигались идеи, некоторые из них перекликались с выдающимися достижениями мировой научной мысли, некоторые предлагали совершенно новый взгляд на проблему человека в мире.

Русская наука о поведении . Другое течение в развитии психологии (и психофизиологии) в России касалось, прежде всего, изучения поведения как активности организма во внешней среде, выраженного в реальных действиях.

Если Германия дала миру учение о физико-химических основах жизни, Англия – о законах эволюции, то Россия дала миру науку о поведении. Создателями этой новой науки, отличной от физиологии и психологии, были русские ученые – И.М. Сеченов, И.П. Павлов, В.М. Бехтерев, А.А. Ухтомский. У них были свои школы и ученики, и их уникальный вклад в мировую науку получил всеобщее признание.

В начале 60-х гг. XIX в. в журнале “Медицинский вестник” была опубликована статья Ивана Михайловича Сеченова “Рефлексы головного мозга”. Она произвела оглушительный эффект среди читающего населения России. Впервые со времен Декарта, введшего понятие рефлекса, была показана возможность объяснения высших проявлений личности на основе рефлекторной деятельности.

Рассмотрим, как изменялась старинная модель рефлекса в учении Сеченова. Рефлекс включает в себя три звена: внешний толчок, вызывающий раздражение центростремительного нерва, которое передается в мозг, и отраженное раздражение, передающееся по центробежному нерву к мышцам. Сеченов переосмыслил эти звенья и добавил к ним новое, четвертое звено.

Раздражение становится в учении Сеченова чувством, сигналом. Не “слепой толчок”, а различение внешних условий, в которых совершается ответное действие.

Сеченов выдвигает также оригинальный взгляд на работу мышцы. Мышца – это не только “рабочая машина”, но и, благодаря наличию в ней чувствительных окончаний, еще и орган познания. В дальнейшем Сеченов говорит о том, что именно рабочая мышца производит операции анализа, синтеза и сравнения объектов, с которыми она оперирует. Но из этого следует важнейший вывод: рефлекторный акт не завершается сокращением мышцы. Познавательные эффекты ее работы передаются в центры головного мозга, и на этом основании изменяется картина воспринимаемой среды. Так рефлекторная дуга преобразуется в рефлекторное кольцо, которое образует новый уровень отношений организма со средой. Изменения среды отражаются в психическом аппарате и вызывают последующие изменения в поведении; поведение становится психически регулируемым (ведь психика – это отражение). На базе рефлекторно организованного поведения возникают психические процессы.

Сигнал преобразуется в психический образ. Но и действие не остается неизменным. Из движения (реакции), оно превращается в психическое действие (сообразное среде). Соответственно изменяется и характер умственной работы – если раньше она являлась бессознательной, то теперь показывается основа возникновения сознательной деятельности.

Одно из важнейших открытий Сеченова, касающееся работы головного мозга, - это открытие им так называемых центров торможения. До Сеченова физиологи, объясняющие деятельность высших нервных центров, оперировали только понятием возбуждения. Оставалось непонятным, каким образом человек способен не только реагировать на внешние воздействия, но и удерживать себя от нежелательных реакций. Это объяснялось наличием у человека свободной воли, которую не могли связать с деятельностью тех или иных физиологических механизмов. Так, невозможность объяснения способности тормозить нежелательные реакции косвенно приводила к положению о регуляции поведения не только физиологическими механизмами, но и чем-то еще (душой?).

Работы Сеченова показали, что раздражением центров головного мозга можно вызвать не только ответные действия, но и, напротив, задержку реакции. Его открытие показало, что организм способен противостоять действующим раздражителям. Таким образом появлялась возможность объяснить поведение человека, включая сложные поведенческие акты, не прибегая к понятиям “души” и “свободной воли”, а опираясь на схему рефлекторной деятельности.

Открытие центрального торможения позволило описать процессы “обрыва” рефлекса. Не получив внешнего разрешения, завершающая часть рефлекса “уходит вовнутрь”, превращается в мысль. Это дало Сеченову возможность воскликнуть: “Каждая мысль имеет рефлекторную природу!”. Этот процесс перехода внешнего во внутреннее получил название интериоризация.

Основные идеи и понятия, разработанные И.М. Сеченовым, получили свое полное развитие в работах Ивана Петровича Павлова.

С именем Павлова ассоциируется, прежде всего, учение о рефлексах. Павлов разделил раздражители на безусловные (безусловно вызывают ответную реакцию организма) и условные (организм реагирует на них только в том случае, если их действие становится биологически значимым). Эти раздражители, совместно с подкреплением порождают условный рефлекс. Выработка условных рефлексов – основа обучения, приобретения нового опыта.

В ходе дальнейших исследований Павлов существенно расширяет экспериментальное поле. Он переходит от изучения поведения собак и обезьян к изучению нервно-психических больных. Исследование поведения людей приводит Павлова к выводу о необходимости различения двух видов сигналов, управляющих поведением. Поведение животных регулируется первой сигнальной системой (элементы этой системы – чувственные образы). Поведение человека регулируется второй сигнальной системой (элементы – слова). Благодаря словам у человека возникают обобщенные чувственные образы (понятия) и мыслительная деятельность.

Павлов также предложил оригинальную идею происхождения нервных расстройств. Он обнаружил удивительную аналогию в поведении больных, страдающих неврозами, и поведении подопытных животных, у которых произошел “срыв” “выученного поведения”. (В этих опытах у животного формировали условный рефлекс, положительно подкрепляя определенную форму поведения. Затем вместо положительного подкрепления животное получало отрицательное, например, удар током. В таких случаях происходил сбой сформированного поведения, и животное демонстрировало определенное специфическое поведение.) Павлов предположил, что причиной неврозов у людей могут служить столкновения противоположных тенденций – возбуждения и торможения. Когда впоследствии этот материал попал в руки З.Фрейда, он воскликнул: “Знай я это лет десять назад, как помогли бы мне эти данные!”

В период, непосредственно предшествующий Российской революции, Павлов обращается к анализу движущих сил поведения человека. Он говорит о “рефлексе цели”, “рефлексе свободы”, “рефлексе рабства” и т.д. Несомненно, здесь явно сказалось влияние ситуации на проблематику научного исследования, но это означало и включение принципа мотивационной активности в детерминистскую схему анализа поведения.

Идеи, сходные с павловскими, развивал другой великий русский психологи и физиолог Владимир Михайлович Бехтерев.

Бехтерев был увлечен идеей создания науки о поведении, основанной на изучении рефлексов – рефлексологии. В отличии от бихевиористов и И.П. Павлова, он не отвергал сознание как объект психологического исследования и субъективные методы исследования психики.

Одним из первых отечественных и мировых психологов, Бехтерев начинает изучать личность как психологическую целостность. Фактически, он вводит в психологию понятия индивид, личность и индивидуальность, где индивид – это биологическая основа, личность – социальное образование и т.д. Исследуя структуру личности, Бехтерев выделял ее сознательную и бессознательную части. Как и З.Фрейд, он отмечал ведущую роль бессознательных мотивов во сне и при гипнозе. Как и психоаналитики, Бехтерев развивал идеи о сублимации и канализации психической энергии в социально-приемлемом направлении.

Одним из первых Бехтерев занялся вопросами психологии коллективной деятельности. В 1921 г. выходит в свет его труд “Коллективная рефлексология”, где он пытается рассмотреть деятельность коллектива через изучение “коллективных рефлексов” - реакций группы на воздействия среды. В книге поднимаются проблемы возникновения и развития коллектива, его влияния на человека и обратное влияние человека на коллектив. Впервые показаны такие явления, как конформизм, групповое давление; ставится проблема социализации личности в процессе развития и т.д. Таким образом, можно сказать, что в школе В.М. Бехтерева зарождаются основы еще одной отечественной теории личности, которой не суждено было развиться.

Иную линию в исследовании рефлекторной природы регуляции психики развивал в своих трудах Алексей Алексеевич Ухтомский.

Он делал основной упор на центральной фазе целостного рефлекторного акта, а не на сигнальной, как первоначально И. П. Павлов, и не на двигательной, как В. М. Бехтерев. Но все три восприемника сеченовской линии прочно стояли на почве рефлекторной теории, решая каждый под своим углом зрения поставленную И. М. Сеченовым задачу детерминистского объяснения поведения целостного организма. Если целостного, а не половинчатого, то непременно охватывая системой своих понятий феномены, относящиеся столько же к психологии. Таковым являлось, в частности, представление о сигнале, перешедшее к И. П. Павлову от И. М. Сеченова. Таковым же являлось и учение А. А. Ухтомского о доминанте.

Под доминантой Ухтомский понимал системное образование, которое он называл органом, понимая, однако, под этим не морфологическое, "отлитое" постоянное образование, с неизменными признаками, а всякое сочетание сил, могущее привести при прочих равных условиях к одним результатам. При этом мозг рассматривался как орган "предупредительного восприятия, предвкушения и проектирования среды".

Представление о доминанте как общем принципе работы нервных центров так же, как и сам этот термин, было введено Ухтомским в 1923 году. Под доминантой он понимал господствующий очаг возбуждёния, который, с одной стороны, накапливает импульсы, идущие в нервную систему, а с другой - одновременно подавляет активность других центров, которые как бы отдают свою энергию господствующему центру, т. е. доминанте.

Свои теоретические воззрения Ухтомский испытывал как в физиологической лаборатории, так и на производстве, изучая психофизиологию рабочих процессов. При этом он считал, что у высокразвитых организмов за видимой "обездвиженностью" таится напряженная психическая работа. Следовательно, нервно-психическая активность достигает высокого уровня не только при мышечных формах поведения, но и тогда, когда организм по видимости относится к среде созерцательно. Эту концепцию Ухтомский назвал_ “оперативным покоем”, иллюстрируя его известным примером: сравнением поведения щуки, застывшей в своем бдительном покое, с поведением "рыбьей мелочи", неспособной к этому. Таким образом, в состоянии покоя организм удерживает неподвижность с целью детального распознавания среды и адекватной реакции на нее.

Для доминанты также характерна инертность т. е. склонность поддерживаться и повторяться, когда внешняя среда изменилась и раздражители, некогда вызывавшие эту доминанту, более не действуют. Инертность нарушает нормальную регуляцию поведения, она становится источником навязчивых образов, но она же выступает в качестве организующего начала интеллектуальной активности.

Механизмом доминанты Ухтомский объяснял широкий спектр психических актов: внимание (его направленность на определенные объекты, сосредоточенность на них и избирательность), предметный характер мышления (вычленение из множества раздражителей среды отдельных комплексов, каждый из которых воспринимается организмом как определенный реальный объект в его отличиях от других). Это "разделение среды на предметы" Ухтомский трактовал как процесс, состоящий из трех стадий: укрепление наличной доминанты, выделение только тех раздражителей, которые являются для организма биологически интересными, установление адекватной связи между доминантой (как внутренним состоянием) и комплексом внешних раздражителей. При этом наиболее отчетливо и прочно закрепляется в нервных центрах то, что переживается эмоционально.

Идеи, развитые Ухтомским, связывают в единый узел психологию мотивации, познания, общения и личности. Его концепция, явившаяся обобщением большого экспериментального материала, широко используется в современной психологии, медицине и педагогике.

Во втором десятилетии XX века, менее чем через 40 лет после того, как Вильгельм Вундт формально основал психологию, наука пережила момент коренного пересмотра своих основ. Психологи больше не превозносили возможности интроспекции, сомневались в существовании психических элементов и не соглашались с тем, что психология должна оставаться чистой наукой. Психологи-функционалисты переписывали правила, используя психологию в том виде, в котором она вряд ли могла быть принята в Лейпциге или Корнелле.

Движение функционализма было не столько революционным, сколько эволюционным. Функционалисты не стремились намеренно изничтожать положения Вундта и Титченера. Вместо этого они внесли в него некоторые коррективы - что-то добавили здесь, что-то подправили там, - и вот с течением времени возникла новая форма психологии. Это была скорее тихая перестройка изнутри, а не мощная атака извне. Лидеры функционалистов были не настолько амбициозны, чтобы добиваться официального признания. Свою роль они видели не столько в разрушении прошлого, сколько в построении нового на основе старого. Поэтому переход от структурализма к функционализму в самый момент своего осуществления не был очевиден.

Новое течение получило название бихевиоризма* , а его лидером стал тридцатипятилетний психолог Джон Б. Уотсон. Всего за десять лет до этого Уотсон получил степень доктора философии в Чикагском университете. В те времена - в 1903 году - Чикаго был центром функциональной психологии, то есть одного из течений, которое Уотсон вознамерился сокрушить.

Основные положения бихевиоризма Уотсона были просты, смелы и прямы. Он призывал научную психологию заниматься только наблюдаемым поведением, которое можно объективно описать в терминах «стимул-реакция». Позднее психология Уотсона отвергнет все концепции и термины, касающиеся процесса мышления. Такие слова, как «образ», «разум», «сознание», которые традиционно использовались еще со времен ранней философии, - для науки о поведении потеряли всякий смысл.

Уотсон особенно упорствовал в опровержении концепции сознания. Он говорил, что еще никто и никогда «не видел, не трогал, не нюхал, не пробовал на зуб и двигал» сознания. Сознание – «это не более чем научное допущение, столь же недоступное для опытной проверки, как старое понятие "души"» (Watson & McDougall. 1929. P. 14). Методы интроспекции, которые предполагают существование сознательных процессов, оказались, таким образом, совершенно неуместными и не имеющими отношения к науке о поведении.

Настойчивое требование Уотсона большей объективности в психологии для 1913 года не было чем-то необычным. Такой подход имел длинную предысторию, восходившую к Декарту, попытки которого объяснить функционирование организма человека на основе простых механических представлений были первыми шагами на пути к большей объективности. Наиболее важной фигурой в истории объективизма был французский философ Опост Конт (1798-1857), основатель учения, получившего название позитивизма* и ставившего во главу угла только позитивное знание (факты), истинность которых не вызывает сомнений. Согласно Конту, единственно истинным знанием является знание, социальное по своей природе и объективно наблюдаемое. Эти критерии совершенно исключают из рассмотрения интроспекцию, зависящую от личного, индивидуального сознания и не являющуюся объективно наблюдаемой.